Эти скалы-крепости: торчащие среди пропастей, ниоткуда недоступные, с плоскими вершинами – очевидный идеал жилища горца. В его аул точно также не влезешь ни с какой стороны, в его саклю точно также нужно ползти и карабкаться, рискуя сломать себе голову. Точно также он покоен и безопасен только на своей плоской крыше, где происходит вся его работа и весь отдых его… каменные твердыни, стелящиеся плоскими террасами, разделенные глубокими узкими трещинами, жилища-бойницы, дома-башни, - таков общий вид дагестанских гор…

Редко где природа проникла так глубоко своим собственным характером дух и привычки человека, редко где ей удалось сделать из его жизни такой полный образ и подобие свое, как в Дагестане…

…Когда смотришь в одно время на горца и на нашего брата вахлака-русского, то русский производит впечатление неуклюжего травоядного животного рядом со статным и смелым хищником. У горца пестрота наряда какой-нибудь пантеры или барса, грация и гибкость ее движений, ее страшная сила, воплощенная в изящные стальные формы…

Это, поистине, зверь отлично оснащенный всяким боевым оружием, острыми когтями, могучими зубами, прыгающий как резина, как резина увертливый, уносящийся с быстротой молнии, с быстротой молнии настигающий и разящий, мгновенной загорающийся такой злобой и гневом, какими никогда не в силах одушевиться травоядный вол. Сама природа его роковым образом вырабатывает из него хищного зверя, вольного разбойника гор и лесов.

Вечная борьба, вечная война, вечные опасности окружают его с первых дней его детства. Двухлетним ребенком он выползает на свою родную крышу, висящую над пропастью, ежеминутно подвергаясь гибели, закаляя свой глаз и свое сердце этим постоянным созерцанием ее…

Отца его нет дома, мать его с вязанкой дров на плечах спускается на его глазах из леса через головоломные пропасти, куда он с пяти лет будет таскаться за ней. В десять лет он пасет на заоблачных альпах стада своего отца, лазает по ледникам, торчит как коза на остриях утесов, купающихся в синем небе, на отвесных скатах гор, цепкий как коза, бесстрашный как коза и как коза неутомимый.

Великая школа природы кругом него, и он изумленно всматривается в нее, он глубоко запечатлевает в своем чутком сердце ее суровые поучения…

Влияние русской и персидской жизни однако значительно отразилось на горцах Дагестана. Чем ближе к плоскости, к берегу моря, чем открытее и доступнее для мирного вторжения долины Дагестана, тем распущеннее и безнравственнее является горец. Туда уже проникли многие обычаи жизни, чуждые горцам, наклонность к торговле и обману, привычки роскоши и безделья, страсть к кляузам и попойкам.

Полудикий житель Дагестана является достойным имени человека – своей твердой волей, твердыми убеждениями, твердыми речами и поступками. В нем не угас еще благородный гнев, который не позволит оскорбить себя и близкого своего никому, кто бы ни был он, как бы высоко не стоял над оскорбленным, какие бы последствия ни были от этого. Дагестанец умеет повиноваться, служить и молчать, но он повинуется не как раб, молчит и служит не как бессловесное животное. Богатство, почести, личный покой – еще не ценятся им выше чести человека, выше его нравственного долга.

Богач, как и бедняк, не колеблясь, покидает свой дом, идет в изгнание, делается скитальцем-«канлы», чтобы только выполнить ту обязанность родовой чести, которая, по убеждению его, составляет непременный долг человека, уважающего себя и достойного уважения других. Человек здесь и умирает твердо, как мужчина, не торгуясь за свою жизнь, не входя в трусливые сделки с совестью. Он убьет сам, если может, с непоколебимой решимостью, иногда с восторгом, но если ему не удалось убить врага, а враг убьет его, то он умрет с такой же решимостью и нередко с таким же восторгом. Мы не можем сочувствовать кровожадному характеру его нравственного кодекса, но тем не менее мы должны признать духовную силу и красоту своего рода этой твердости долга, в этой изумительной простоте и прямоте духа, дерзающей на все, жертвующей всем, открыто враждующей, открыто разящей ради своего нравственного убеждения, хотя бы и ложного, хотя бы и безумного.

Горец разбойничает, но он, однако, не разбойник – он рыцарь разбоя, подчиняющийся строгим правилам и строгим нравственным обязанностям. Какой-нибудь древний адат, обычай, одобренный как истина мнением народа, живет и действует целое тысячелетие, торжествуя над всеми интересами, над всеми слабостями людей.

Горец совсем не дорожит жизнью, если эта жизнь чем-нибудь обесчещена. Короткая и решительная расправа с чужими, с самим собой, с самыми дорогими сердцу. Убить кровного врага – это такой священный долг, который исполняется со страстным увлечением, всегда и везде, какие бы ни были препятствия…

Горец изумительно умерен в своих привычках, вынослив. Плоть не одолевает его до такой степени, чтобы изменить дух его. Он гораздо более, чем мы, служит своему Богу. У каждого в кармане шаровар насыпано несколько горстей просеянной муки, и это весь дорожный запас. Обстановка такая же. Он, правда, ходит в серебре, и жена, и дочь его ходят обвешанные серебром, но это большей частью дедовское наследие, единственный запасной капитал семьи.

Он не тратится ни на что – ни на прислугу, ни на работника, ни на мастеров, ни на лавки. Женщины сами ткут и шьют ему все, все готовят, все работают, за всем ходят. Конь его выхожен. Такая простота и умеренность быта – страшная сила и мы, люди сложной европейской цивилизации, всего менее способны оценить эту силу.

Евгений МАРКОВ
«Очерки Кавказа»
конец 19 века.